Война продолжается: как студенты променяли беззаботную жизнь на палаты военного госпиталя

С началом военных действий на Донбассе и появлением первых раненых с передовой в военном госпитале наблюдался настоящий наплыв тех, кто стремился им помочь - от предпринимателей до пенсионеров. Прошел год – и остались самые стойкие. Среди них – группа студентов винницких вузов, которые называют себя госпитальерами. С них и началось интервью Depo.Винница с госпожой Еленой.

- "Госпитальеры" – это официальное название?

- Это студенты так себя называют. Официально мы называемся "Наблюдательно-координационный совет ОО и волонтеров при военно-медицинском клиническом центре". Группа большая, а студентов в ней всего 40. Основа – это студенты Винницкого национального медицинского университета, их 26 человек. Также есть студенты ДонНУ, технического университета, колледжа пищевых технологий, медицинского колледжа, торгово-экономического университета... Они сопровождают раненых на железнодорожный вокзал, встречают и помогают расселить родственников бойцов, завозят одежду - в этом нам бесплатно помогает одна из служб такси. Также есть группа мониторинга. За каждым волонтером или двумя закреплен определенный этаж, и они занимаются ранеными, выясняют их потребности и отвечают за то, чтобы у раненых была одежда, выясняют, приезжают ли к ним родственники, есть ли потребность в юридическом и психологическом сопровождении.

Еще одна группа – в основном мужчины – приходит, когда есть борт с ранеными. Они помогают переносить вещи на этажи, приносят воду, пополняют раненым счета, что-то срочное покупают. Бывает, что сразу с автобусами едут на Гавришовку за ранеными и помогают их транспортировать. Была ситуация, когда нужно было встретить десять раненых, которых к нам поездом из харьковского госпиталя направили. Приходилось и колясочников встречать, которые из Днепропетровска и Одессы ехали в наш госпиталь или в санаторий в Хмельнике.

- А чем старшие волонтеры занимаются?

- Есть так называемая тыловая группа, мы называем их "старшие госпитальеры", которые отвечают за обеспечение медикаментами и средствами медицинского назначения, а также ищут тех, кто может финансово помочь. Есть те, кто вещи собирает. Еще одна группа – это профессиональные парикмахеры, которые раз в неделю бесплатно стригут раненых. Это представители Центра реабилитации инвалидов и Высшего профтехучилища №15. И еще есть группа юридического сопровождения.

- Каким было начало всей этой работы?

- 16 сентября прошлого года мы пришли работать с дефектами медицинской помощи раненым. Ребят десять дней пролечили в госпитале, и их выписали - одного с посттравматическим расстройством после плена, с проблемами позвоночника. У другого было острое воспаление носоглотки, и его были вынуждены оперировать после того, как мы доказали необходимость продолжения лечения. Это был очень интересный процесс. Во-первых, нужно было доказать, что они нуждаются в этом лечении, во-вторых, что врач, который этот момент пропустил, должен начать все по новой, в-третьих, нужны были соответствующие выводы специалистов медуниверситета. С такими боевыми действиями мы и вошли в госпиталь. А дальше постепенно входили в госпитальные вопросы, проводили аудит того, что есть на госпитальных складах, а потом начали работать на этажах.

- Вы говорили, что там работают студенты. А почему не взрослые?

- Работают периодически и взрослые. Они приходят, обходят ребят, общаются, но потом уходят. А остаются студенты. Они быстрее реагируют, быстрее могут обежать этаж. Взрослые были уже три ротации – те, кто по четыре-пять месяцев проработал, потом началось выгорание, они уходили, потом возвращались, но уже не столь активно.

- А студенты не выгорают?

- Выгорают, но быстрее восстанавливаются. И они не то чтобы более патриотичны, но в них еще максимализм работает, желание выкладываться до последней капли. 31 декабря мы пришли в госпиталь на 12 часов дня, потому что пригласили из Муздрамтеатра Деда Мороза и Снегурочку поздравить ребят, купили им небольшие подарки, сладости. И вот, когда все сделали, оказалось, что в шесть вечера пришел борт с ранеными, хотя ждали раньше. Я отпускаю тех, кто дальше живет, и нас остается пятеро. Мы освобождаемся в десять вечера. Я бы уже давно домой уехала заниматься новогодним столом, но когда ты видишь, что дети не оставляют раненых, ты понимаешь, что не можешь уйти. Когда ты понимаешь, что они в своей группе в соцсети обсуждают не модную одежду, а проблемы госпиталя, это заставляет относиться к себе еще требовательнее.

- Ваша группа пришла в госпиталь больше года назад, когда военные действия, к которым страна была не готова, фактически только начинались. Что вы наблюдали тогда и что - сейчас?

- В тот момент был чрезвычайно мощный поток желающих помочь, в том числе людей пожилого возраста. Несли вещи, сладости... Никто не рассчитывал на то, что это будет длительная война. Был случай, когда предприниматели купили раненым 60 курток. Сейчас мы такого уже не наблюдаем. С другой стороны – врачи стали очень высококвалифицированными. А они также не были готовы к войне.

- Но это же военный госпиталь...

- Работать в полевых условиях и в палате – это разные вещи. Врачи, которые уехали работать в зону АТО, потом рассказывали, что не ожидали, что им придется ходить с автоматом наперевес. Для них война была открытием. Никто до этого не оперировал в палатке на поле, под обстрелами... Есть медсестры, которые сопровождают раненых с поля боя, с передовой. Вертолет летит на уровне крон деревьев, иначе собьют, а она в этот момент делает инъекции – этому ее тоже никто не учил. Девушке 25 лет – а у нее 40 таких вылетов. Вместо 12 человек в вертолете 15-17 - и она делает манипуляции, стоя на одной ноге.

- Ощущаются ли изменения по отношению к войне?

- Да. Уменьшилось патриотическое движение в школах. В прошлом году ученики писали письма на фронт, рисовали рисунки – сейчас уже меньше. Война вошла в быт. Мало кто осознает, что война – это чрезвычайное положение для страны. Мы к нему привыкли. Парень находится в АТО, а его семье никто не помогает. Говорят: "Атошников много – всем не поможешь". Общаешься с людьми, которые имеют возможность помочь, а они говорят: "Я уже помог". Еще говорят: "Я плачу военный налог – почему я еще должен что-то делать?". Они говорят о разовых вещах, а война требует и единого порыва, и системной помощи. По многим каналам рассказывают о перемирии, что нет выстрелов, нет раненых. А у нас за две недели два борта – 25 и 30 человек. И довольно часто слышишь: "А за что мы воюем? За кого мы воюем?".

- А сами бойцы что говорят?

- У них уже работает военное братство, и даже после тяжелого ранения они возвращаются на передовую, особенно те, кто пережил гибель товарищей. Второй момент, который очень сложен для них, - социальная несправедливость, с которой они сталкиваются здесь. И поэтому они имеют внутреннее желание навести абсолютный порядок и установить справедливость. Я видела картину, которая стала для меня знаковой. На открытие фонтана "Рошен" мы привезли 65 раненых, в том числе восемь колясочников. Горожане, которые пришли их поздравлять, ждали их с цветами. И когда мы подъехали на автобусе, объявили, что идут военные. И под "Воинов света" шли и ехали раненые. И тогда наступило оцепенение. Люди, которые их встречали, молча отдавали цветы и не знали, как себя в этот момент вести, когда ожидаешь увидеть киборга, как из американского фильма, супермена – а здесь люди в колясках. Это был результат войны, это были те, кто отдал себя за то, чтобы они могли стоять здесь. Состоялось открытие. Пауза не была театральной. И не горожане нам – а мы им начали кричать "Слава Украине", и они уже начали отвечать. И те овации, которые нарастали, пока ребят поднимали на сцену, - это было настоящее народное признание.

- Кроме фонтана еще куда возите раненых?

- И в музей возим, и в боулинг. Как-то повезли в театр на "Анну Каренину". А большинство из них - сельские жители, которые в театре никогда не были. И представьте себе, что все 120 ребят смотрели этот спектакль в восторге, в абсолютной тишине. Они так переживали смерть Анны... А бывают и эмоциональные срывы. Когда мы возили ребят из госпиталя на прощание с погибшими киборгами, я потом с одним из них два часа сидела и гладила его по голове, потому что не знала, что ему сказать. Он просто плакал. Ему 20 лет, он девять месяцев провел в Донецком аэропорту - Сергей из Шаргородского района, который с восторгом смотрит детские мультики...

- Вы ездите в зону АТО?

- Если бы не двое младших детей, я, наверное, так же пошла бы на Восток. Есть ощущение необходимости помочь тому, кому сложнее. В настоящее время сложнее твоей стране. И очень хочется, чтобы она существовала. Как сказал когда-то Джордж Вашингтон: "Пусть она плохая страна, но она моя". Первый раз я поехала зимой прошлого года, когда были Пески, Донецкий аэропорт, Марьинка. Там не было госпиталя, и мы возили помощь в местные больницы, в которых были наши ребята. Я возила помощь в Марьинку, в 28 механизированную бригаду. Дома я сказала, что еду в Хмельницкий на конференцию, чтобы мама не волновалась. Было 30 градусов мороза. Мы попали под обстрел, и я двое суток сидела в блиндаже и думала, что уже вторые сутки не включаю мобильный телефон. И я понимала, что еще немножко – и у мамы как минимум будет инсульт. Но деться некуда. Там было 28 молоденьких мальчиков в летних берцах, в летних формах, с промерзшей картошкой в поле.... Мы разговаривали, пели... Нужно было их поддержать и показать, что тебе самой не страшно, потому что они больше всего волновались за меня, не страшно ли, не замерзла ли... Они взяли пакетик мивины, пересыпали специями и говорят: когда будут лететь снаряды, ешьте как зернышки и смотрите на небо, оно так классно, как звездочки падают... Месяц назад один из этих ребят был у нас в госпитале. Увидел меня – побежал на "Урожай" за цветами. Потом была поездка по больницам – и там уже была первая стычка с местным населением. Когда я поняла, что они нас не хотят. Мы привезли в больницу продуктов и медикаментов на 60 тысяч гривен, они все это забирают, и я прошу положить водителя поспать. А мне отвечают: "А что, он больной? Пусть спит в машине". А как можно поспать в машине, когда мороз? Помогло лишь то, что военные врачи, один из Одессы, другой из Запорожья, подняли шум и дали возможность водителю четыре часа на кровати поспать.

- И много подобных случаев было?

- Была ситуация, когда нас пытались сбить с пути. Мы заблудились и почти въехали в деревню, где находились сепаратисты: нам местная жительница рассказывала, что нам нужно южнее ехать. И ты едешь и видишь, что сейчас попадешь к сепаратистам. В Димитрове, когда мы привезли продукты в больницу, вышла начмед и спросила, привезли ли мы это только для солдат, потому что солдат в больнице было только пятеро. Я говорю: "А кто вам сказал, что я буду стоять с черпаком и проверять, кому кашу варят?". Она была поражена: думала, что мы кормим только "свою" армию, как захватчики.

- Что-то изменилось с тех пор?

- Изменилось. Местные жители поняли, что мы хотим мира.

- А с наблюдателями ОБСЕ общаться приходилось?

- Да. Был момент, который меня неприятно поразил. Мы встретились с представителем ОБСЕ на крайнем блок-посту в Майорске, за 70 метров до сепаратистов, вся земля в гильзах. И он меня спрашивает, есть ли у меня работа, потому что, говорит, говорят, что волонтеры с этого зарабатывают. Было очень обидно, пришлось объяснять, что волонтерят не только те, кто не имеет работы, но и те, кто стоит на позиции, что государство Украина должно существовать.

- Ваш сын был врачом в АТО. Как Вы отреагировали, когда он сказал о своем решении поехать туда?

- Сначала я думала, что он откажется, что это лишь детский восторг. А потом, когда он сказал, что уже заполнил анкету на сайте и его берут, и я начала собирать бронежилет и каску ему, я почувствовала ужас.

- Вы не пытались его отговорить?
- Нет. Мне сразу был преподнесен аргумент: "Ты ездишь – почему я не могу?". 23 мая я его отправила, 26 он въехал в зону АТО, а третьего июня дом врача в Станице Луганской, где он еще с одним студентом жил, прицельно обстреляли из САУ, это было в четыре утра. Мне позвонила мама парня и сказала, что от дома ничего не осталось. Когда я позвонила в госпиталь, мне ответили: "Среди 200-х их нет, все будет хорошо, не переживай". И когда мы уже с ним разговаривали по телефону, первое, о чем я спросила его: "Скажи мне, пожалуйста, ты убежал с поля? Потому, что если ты убежал – ты должен вернуться к ребятам". Ибо когда убегает врач, солдаты не слышат уже никого, потому что знают, что на этом их судьба закончена. Сын не сбежал. Он вытащил 30 человек...

- Рано или поздно эта война закончится. Когда Вы сможете почувствовать, что она закончилась лично для Вас?

- Когда в госпиталь перестанут приходить борта. Когда ночью перестанет звонить телефон. И когда я буду убеждена в том, что военкомат уже не будет разносить повестки. У меня есть приятельница из Донецкого университета, мы уже много лет дружим. Она приехала в Винницу и постоянно говорит, что находится здесь временно. И я ей верю, потому что вся ее жизнь осталась там. И война закончится для меня еще и тогда, когда она сможет пригласить меня в свою донецкую квартиру. И еще у меня есть знакомый врач из Донецка, который пошел воевать на нашей стороне. Сейчас он в Одессе. И он говорит мне: "Приедешь в Донецк – увидишь, какая у нас Донбасс-Арена". И в тот момент, когда я смогу свободно туда приехать, это будет победа.